Щепу бросаю в старенький мангал.
Февраль дурит, срывает пламя ветер.
Для дров один итог
их сколько б ни кидал,
Всё прогорит, останется лишь пепел.
Мелькают дни-поленья,
их не счесть,
Да что там дни, года, как капли, схожи,
Но в серости житейской дата есть,
Когда кажусь я
странным для прохожих.
И вам бы показалось - целый день
Хожу с улыбкой, кто бы что ни думал.
И любопытным в суете не лень,
Вдруг оглянувшись, упрекнуть угрюмо:
«В Челябинске живём, а не в Крыму…»
А я, ей Богу, не желаю спорить,
Ведь я счастливый просто потому
Что в этот день, всегда о чём есть вспомнить.
И вспомнить, и немного погрустить…
Забытое толчками сердце будит,
Пока ещё божественная нить
Скрепляет то что было, с тем, что будет.
Ах, сердце-сердце, хватит горевать.
Бывало всякое... Но в памяти моменты
Порой всплывают, и я пробую понять:
А не чужой ли это жизни рудименты?
Вот Красная казарма - дом родной,
В тумане прошлого курилка, в форме люди
Устав зубрят - галдят наперебой...
Подсумки, автоматы - мы в дебюте.
Мужчины заступают в караул
В семнадцать лет (кто старше - младше годом).
Я первой женщины запомнить не рискнул,
Зато я помню тот мандраж перед разводом.
Сейчас смешно... Какой-то эпизод.
Устал трястись и сел на лавку рядом.
С командой «Становись!» забегал взвод,
А я в казарменную стену пялюсь взглядом.
В кирпич бордовый «Космосом» пыхнУл:
«Ей больше ста. Кто я на этом фоне?»
Роден «Мыслителю» эффектно руки гнул,
А я на темени в замок держу ладони,
Когда в раздумьях и когда чего-то жду
Вот и тогда в курилке, созерцая стену,
Заметил трещину толстенную по шву,
Как будто на руке уставшей вену.
О чём тогда подумал я, отлично помню:
«Казарме сотня лет, но трещина одна...»
Душа моя бурлила молодою кровью,
И мне казалось: буду пить до дна
Бокал, наполненный счастливыми летами,
А лет, наверно, будет тысяч семь.
И перед смертию приду сюда ногами
И на стене - на дыне - трещин сеть
Увижу вдруг. Не может быть иначе
Угнаться ль камню за здоровым и живым?
Ведь я рождён жить вечно!
И тем паче
Я жить желаю вечно молодым.
Так думал я. С тех пор
мелькают снегом зимы,
Дождями осени, а вёсны и лета
Гораздо хуже: будто пули просквозили...
Мне как-то позвонили, я ответил: «Да»
И вот я будто в бокс иду, как танк,
как катер,
На день открытых для гостей дверей
В родную гавань, в дом, в святую альма матер,
Чтоб командиров встретить, в седине друзей.
Ну и конечно же, на Красную казарму
Желаю глянуть. Как же без неё?
Наивно, я решил проверить карму.
На елях веселится вороньё.
Смотрю и вижу, всё как было, так осталось.
Казарма даже выглядит новей.
И та же щель в стене ступеньками старалась
До голубых небес взобраться и ветвей.
Я постоял немного. Робко тронул стену,
Затем заметил на скамейке паренька.
Сержант курил, закинув ногу на колено.
Кивнул мне: «Здравствуйте, хотите огонька?
А сигарету?» Улыбнулся мило.
Я подмигнул ему и посмотрел в лицо.
«Ну как хотите»,- парень затянулся
И в мур кирпичный дыма выпустил кольцо.
Знакомый взгляд, уверенный, спокойный.
Сто тысяч лет собрался жить, ни дать ни взять.
А где-то рядом прозвучало: «Смирно!», «Вольно!»
В воспоминаниях застрял чего-то я опять...
***
Затих огнями старенький мангал.
Февраль дурит, искрит золою ветер.
Сгорело всё, как я предполагал.
По лесу раскидало жалкий пепел.
Какой то эпизод... Я мог бы не писать.
Как все, сгорю, а космос мысли сгубит.
Я слышал, рукописи будто не горят,
Бумага, думаю, щепы надёжней будет.